Сегодня правоохранители пользуются процессуальной лазейкой, чтобы высасывать подозрения из пальца
В резонансных уголовных делах от защитников или общественных активистов регулярно звучит тезис о «необоснованности подозрения». О нем упоминают адвокаты подозреваемых в убийстве Павла Шеремета, в деле Катерины Гандзюк, защитники Петра Порошенко, Максима Микитася и других.
Несмотря на то, что все эти дела совершенно разные, адвокаты, как и в тысячах других дел, сталкиваются с одной проблемой. Что такое «обоснованное подозрение» — в Уголовно-процессуальном кодексе (УПК) не сказано. А суды, призванные устанавливать такую обоснованность в рамках судебного контроля над деятельностью прокуратуры и следствия, повсеместно этого избегают.
Неважно, идет ли речь о чиновнике, которого подозревают в растрате госсредств в особо крупных размерах, или о мелком воришке, который якобы вытянул кошелек из кармана покупательницы в магазине — любой потенциальный подозреваемый, в отношении которого собрано достаточное количество доказательств, проходит стадию «вручения подозрения».
В этот момент досудебное расследование все еще продолжается, но у следствия уже есть подтверждения возможной причастности человека к совершению преступления.
Если следователь считает, что подозреваемый может сбежать или каким-либо образом помешать следствию, он обращается в суд с ходатайством об избрании меры пресечения. В том числе следователь может инициировать перед судом применение такой меры пресечения, как взятие под стражу.
Но здесь возникает одна из ключевых процессуальных проблем: упорное нежелание судов исследовать и устанавливать обоснованность подозрения на стадии досудебного следствия.
Только недавно в Верховную Раду внесли законопроект о внесении соответствующих изменений в кодекс. Они основаны на практике Европейского суда по правам человека: чтобы подозрение было обоснованным, должны иметь место факты, способные убедить объективного наблюдателя, что подозреваемый мог совершить правонарушение. Следственный судья, принимая решение, обязан проверить, является ли подозрение обоснованным — это часть так называемого судебного контроля над деятельностью следователей и прокуроров.
Рай для заказных уголовных дел
Что же на практике?
Многие следователи, которые не прочь злоупотребить своим служебным положением, например, взять «заказ» от бизнес-конкурентов или политических оппонентов, по собственной инициативе или по науськиванию от третьих лиц — вносят в текст подозрения различные небылицы.
Например, указывают, что подозреваемый был организатором преступления, при этом исполнителями и потерпевшими были «неустановленные лица», которых никто не видел и не опрашивал. Или что в преступлении, которое предполагает наличие материального ущерба, такой ущерб не подтвержден экспертизой. Или что в подследственном НАБУ должностном преступлении, где исполнителем может быть только чиновник, таковым вдруг оказался предприниматель. Или что единственным основанием для подозрения являются показания со слов третьих лиц либо свидетеля, ранее имевшего проблемы с законом и находящегося «на крючке» у правоохранителей. Список можно продолжать до бесконечности.
При этом следственные судьи — вместо того, чтобы установить отсутствие обоснованного подозрения в таких случаях – сознательно обходят эти огрехи своим вниманием. И, как правило, выносят решения, нужные следователям. Например, отправляют в СИЗО на 2 месяца с возможностью дальнейших неоднократных продлений этого срока.
Почему так происходит? В украинских судах сложилась порочная практика, по которой следственный судья не считает себя в праве «вмешиваться» в вопросы сути подозрения. Мол, еще ведь не все доказательства собраны, поэтому полной картины мы не видим. И давать ей оценку не можем.
Также следственные судьи считают, что они не в праве исследовать доказательства на этапе досудебного следствия. Хотя на самом деле УПК предусматривает обязанность следственного судьи устанавливать и учитывать наличие обоснованного подозрения, а также право исследования доказательств.
С очередными изменениями в УПК в 2018 году у адвокатов появилась возможность обжаловать незаконное подозрение и отменить его как необоснованное. Но и тут результат в большинстве случаев отрицательный: суды удовлетворяют всего 10% таких ходатайств. При чем, почти всегда — по формальным причинам (неправильно оформлены, вручены с нарушением установленной процедуры), а не из-за недостаточных доказательств (такие случаи вообще единичны).
По сути, следователь может «подмахнуть» следственному судье любую ахинею — а тот, аргументируя, что «изучение обоснованности подозрения не в компетенции следственного судьи» — фактически ее легализирует.
Дефицит кадров и круговая порука
Среди факторов, которые приводят к такому положению дел, как правило, называют недостаток следственных судей и их перегруженность. Ознакомиться в подробностях со всеми подозрениями просто физически невозможно. Однако это не должно нарушать прав граждан на справедливое правосудие. И потому любые шаги по реформированию судебной системы, в том числе должны включать срочное решение кадрового вопроса.
С другой стороны, есть и субъективный фактор «круговой поруки». Отмена подозрения как необоснованного тут же ставит под вопрос профессионализм следователя и его возможную ангажированность в отдельно взятом деле. А значит — дальнейшую карьеру в правоохранительных органах или даже привлечение к ответственности за свои недобросовестные действия.
Такое решение тут же может лишить нечистого на руку следователя сильной переговорной позиции (посадив человека в СИЗО, с ним намного проще договариваться о закрытии дела или смягчении будущего обвинительного акта). Поэтому сговор по линии судья-следователь тоже возможен.
Выходом из ситуации является все более активная позиция адвокатов в таких делах, которые, при наличии оснований, должны обжаловать необоснованные подозрения и указывать следственному судье на недопустимость нарушений. Кроме того, Верховный суд должен как можно скорее обобщить практику, чтобы следственные судьи не самоустранялись от проверки сути подозрения.
Впрочем, там суммы небольшие, в большинстве случаев до 5 тысяч гривен, поэтому не факт, что предприниматели пойдут в суд, чтобы их компенсировать — с учетом оплаты юристов и судебного сбора придется потратить столько же, а то и больше.
А вот по издержкам, которые бизнес нес на карантине, суммы уже другие. «К примеру, те же магазины, которые размещаются в ТЦ и во время карантина не работали, но платили налоги, коммуналку, нередко и аренду, содержали охрану, влетели в убытки не менее 100 тысяч гривен каждый», — говорит Доротич.
Юрий Радзиевский рассказал, что они подавали иск в админсуд против ограничений на свободу передвижения граждан (когда запретили ходить в парки, а на улице нужно было появляться только с паспортом). «Готовили два аналогичный иска, но прошел один. Была попытка объединения его с другими аналогичными исками, но она не удалась. затем пошла новая волна противостояния ОАКС с НАБУ, и судьям стало не до нас. Пока даже нет даты следующего заседания», — рассказал он.
Радзиевский оценивает шансы бизнеса добиться компенсаций скептически.
«Вы же понимаете, если будет хоть дно положительное решение, бизнес просто разорвет бюджет. Никто не позволит этого сделать. Да и пока нет особых правовых оснований для компенсаций. Для этого все же нужно требовать четкого признания карантинных ограничений незаконными, то есть, обращаться с такими исками в Окружной суд. И только если будет получен соответствующий вердикт, можно поднимать вопрос о деньгах. Но ни легким, ни быстрым этот процесс явно не будет», — резюмировал Радзиевский.
Юрій Радзієвський для ЛІГА.net
